Современники

«Сотрудничество со Светланой над «Пинежским сказанием о дуэли и смерти Пушкина» оказалось чистым удовольствием. В «разговорной» роли Сказительницы Крючкова — необыкновенно музыкальна. Ничего лишнего, изумительное чувство стиля. Она никогда не «включает диву», не тянет одеяло на себя. Грандиозная драматическая актриса, она умеет стать такой же органической частью музыкальной партитуры, как гобой или валторна — это было для меня открытием.»

«Крючкова – редкоземельный талант. Это она – Азартная, заразительная, яркая… Обжигающе — трагичная и уморительно-смешная… Сентиментальная и жестокая… Грубая и мягкая, нежная, женственная… Нелепая, доверчивая, простодушная – и тут же расчетливая, злая, ненавидящая всё и вся… любящая, преданная, верная… Всё это она… всегда разная… Светлана Николаевна Крюкова. Поразительно – как естественная Крючкова в жизни и на сцене – ничего не изображает (великую артистку, любимицу публики, к примеру) никем не прикидывается (бедной, несчастной, гонимой, вечно страдающей) – как это трудно – просто сохранить достоинство… Быть самой собой.
Она такая, какая есть…»

«Светлана Николаевна Крючкова владеет уникальным даром перевоплощения. Сейчас, когда почти все артисты играют лишь себя или себя, переодетого и загримированного в персонажа, встреча с актрисой, обладающего таким Даром — это счастье. Таким счастьем стал для меня фильм «Луна в зените», в котором Светлана Николаевна прожила, именно прожила, а не сыграла — судьбу Анны Андреевны Ахматовой. Думаю, играть Ахматову может только человек равного ей масштаба. Понимать, чувствовать, принимать боль и уметь передать ее — удел великих русских артистов. Помнится, в традициях русской актерской школы помимо мастерства, артист всегда был еще и носителем Идеи, Морали, Веры. Еще одна важная черта выделяет Светлану Крючкову. Это ее интеллект, кропотливая самостоятельная работа, погружение в материал на уровне серьезного ученого-филолога. Убежден, что при желании, ей без труда удалось бы написать и защитить докторскую диссертацию.»

«На самом деле, репетировать с Крючковой сложно. Она не позволит режиссёру отсидеться. Она требует достойного диалога. Она способна шлифовать частности и видеть целое в перспективе. Она чётко знает, что отвечает за всё сама. Ответственность и творческая ненасытность — вот её главные качества, я думаю. И ещё. Она бесстрашная. И ещё верная. За это мы её и любим. Она такая у нас одна.»

«При том, что мы живем с тобой в разных городах, никогда не служили в одном театре, не партнёрствовали на сцене, тем не менее (не говоря о работе в кино, где нас свела жизнь напрямую) мне кажется, что ты и я были связаны некой невидимой нитью. Мы видели работы друг друга, наблюдали друг за другом, пусть издали. Нас с тобой связывает ещё наша общая любовь к поэзии. Мы из тех идеалистов-фанатиков, которых не так много, всерьёз любящих и занимающихся поэтическим словом. Оно – наш спасательный круг!»

«Из всех слов, которые характеризуют человека искусства, я ценю слово профессиональный. Светлана Крючкова – профессиональная актриса русской школы. Её актерские работы были абсолютны по художественному качеству. Она нигде не повторялась! Совершенно разные характеры были сыграны каждый по-своему. Это качество не всем дано! Светлана Крючкова – актриса, богом данная!»

«Сказать, что она перевоплощается, мало! У нее такое ощущение жизни, такая правда, такое художественное чутье, что удивляешься: откуда? Источник вдохновения – тайна, которую услышал и не разгадать. Особенно, когда она читает стихи Ахматовой и Цветаевой. Думаю, ей надо было родиться, чтобы стать их продолжением в настоящем. Она – родственная им душа! И вместе с тем, это простой, нормальный, естественный человек. Ее доброжелательность, несуетность меня поражают. Света точно определяет, с кем ей общаться. Поэтому она очень одинокий человек в хорошем смысле. Видимо, трудно ей и с ней. Такая мощь, творческая энергия, сила духа и вера в высшее предназначение своей профессии! Она – уникальное божье творение в образе артистки. Она первая в разбирательстве того, что было создано свыше.»

«Я знаю ее, как замечательную театральную актрису. Однако несколько лет тому назад был совершенно поражен ее поэтическим вечером. Так как она читает стихи Ахматовой, Цветаевой, Петровых – не читает никто! А потом была знаменательная встреча на съемках многосерийного фильма «Брежнев». Я играл генсека, а она – мою супругу Викторию Петровну. Мы прожили в абсолютном тендеме целую жизнь! Это было громадным творческим и человеческим удовольствием и счастьем.»

«Впервые встретился со Светланой, как партнером в спектакле «Волки и овцы» Островского. Меня поразила внутренняя гибкость ее как актрисы: она принимала предложения Товстоногова, выполняла их и делала своими. Мне было работать с ней чрезвычайно легко и интересно. Потом судьба свела нас в «Вишневом саде» Чехова, где меня поразила необычайная эмоциональность ее в исполнении роли. Меня всегда поражало бесстрашие Светланы в выборе ролей и подходе к ним. И, видимо, она, поэтому, имела и имеет успех в каждой своей роли.»

«Во всех ее сценических образах есть мощь, сила страсти и темперамент. У нее настолько мощный внутренний актерский потенциал, что он буквально выплескивается со сцены на зрителя и воздействует мгновенно. И еще главное, отличное от других, качество: она не боится быть некрасивой в своих ролях. Всех своих героинь Света наделяет особой тайной женского очарования. От белесого Любасика из спектакля «Фантазии Фарятьева» до несчастной Вассы Железновой, от нежной и трогательной Нелли Ледневой в «Большой перемены» до императрицы Екатерины в «Царской охоте» — такой широкий диапазон не каждому дан! С первых же ролей Света заявила о себе, как о зрелом мастере, и каждая роль становилась открытием новых граней ее неординарного актерского дарования. Ни к одной роли, даже самой крошечной, она не допускала несерьезного отношения; она везде ловит характер за хвост и управляет своим персонажем с такой ловкостью и лихостью, что хочется видеть ее в новых и новых ролях.»

«Светлана — моя давняя и неизменная любовь. Встретились мы давно в БДТ при начале ее служения и на излете моего служения в этом театре. Застойный 1975 год. И вдруг свежая пьеса талантливой Аллы Соколовой «Фантазии Фарятьева». Георгий Александрович Товстоногов отрекомендовал мне молодую, только что принятую в труппу, артистку Крючкову. Непросто выйти на сцену и сыграть большую роль рядом с прославленными героинями театра – Ниной Ольхиной, Эммой Поповой, Зиной Шарко, Натальей Теняковой. А Светка, с ее смело открытыми глазами и белесыми ресницами, взяла и сыграла на равных свою Любу-Любасика. Я был ее режиссером и партнером (я играл Фарятьева). Репетировали пьесу быстро и плотно. И я тогда уже оценил мощность, смелость, гибкость и самостоятельность этого молодого таланта. Мы все полюбили нашего Любасика-Мордасика. А потом… Потом мы оказались в разных театрах, в разных городах. Но кино-то остается. Я вижу на экране ее новые и новые свершения. Она и смолоду была уже мастером. Теперь она – большой мастер. Горжусь тем, что был одним из первых ее партнеров и режиссеров.»

«В Светлане несомненно есть что-то особенное, «штучное». Я работал с Крючковой только один раз, на фильме «Старые клячи», но ощущение, что мы давно связаны общими пристрастиями, взглядами. Может быть, это наша страстная любовь к поэзии, сблизившая нас мгновенно при первой же встрече, может, одинаково неравнодушное отношение к своему делу, подчас «чрезмерная» требовательность к себе и окружающим… Знаю одно: Светлана Крючкова – человек неистовый, «неудобный», НЕ «дама, приятная во всех отношениях»… Отнюдь. В ней есть отвага. Отвага – сказать подчас ранящую правду, отвага – отказаться от предложенной роли, отвага – признаться в собственной неудаче, слабости. И в этом один из главных признаков большого таланта. И этот талант человека, актрисы, женщины я «кожей» чувствую при каждой встрече со Светланой Крючковой – на сцене, на экране и, конечно, когда она читает стихи.»

«Очарование доверия мгновенно возникает у каждого, кто приходит на поэтический вечер Светланы Крючковой. Это доверие рождается с первых же звуков ее голоса, с первых же слов, обращенных к залу. Завораживающая простота, как бы даже отсутствие искусства – чуть ли не главное обаяние этих вечеров. Ловлю себя на том, что наслаждение, которое я на них испытываю, это не только наслаждение прекрасной поэзией Марины Цветаевой, но наслаждение от причастия к ее уникальному душевному и сердечному богатству, которое неизменно затрагивает сокровеннейшие клавиши твоей собственной души. И как важно, как прекрасно, что мы ничем не отвлечены в этом причастии – ни модуляциями голоса, ни подчеркнутой «выразительностью» исполнения! Вот эту удивительную простоту и хочется назвать той особенностью поэтических вечеров Светланы Крючковой, которая приносит им редкостный успех. Ибо всякий раз это как бы и не концерт, и уж никак не демонстрация мастерства, а проникновенное общение с каждым, кто сидит в зале — через чару поэтического слова. Всякий раз это своего рода исповедь, когда кажется, что к каждому из нас обращены эти страстные признания. А ведь цветаевские стихи — всегда безоглядные признания… Потому-то читать со сцены тексты Марины Цветаевой – дело не просто нелегкое, но даже опасное. Клокочущий эмоциональный накал ее поэзии не переносит актерского нажима, грозя сразу перейти в надрыв и истерику. Но Светлана Крючкова великолепно справляется с этими подводными айсбергами. Лишь временами ее голос крепнет, ни на секунду не срываясь с нотной линейки. Даже в исполненной отчаяния «Поэме Конца»… И еще мне нравится манера актрисы перемежать чтение стихов маленькими комментариями. Дневниковая запись Цветаевой, несколько строк из письма Пастернака или статьи Бродского, иногда краткие биографические сведения – все это органично входят в жанр, созданный Светланой Крючковой. Прекрасный жанр, неизменно обеспечивающий на ее поэтических вечерах полный зал.»

«Светлана человек естественный и рядом с ней надо быть только искренним. Она обладает рентгеновским зрением, способным распознать моментально и безошибочно суть человека, который попал в её поле зрения. Она – камертон, создающий атмосферу в работе и в жизни. Светлана Крючкова становится другим человеком при перевоплощении, который может быть абсолютно безжалостным по отношению к себе. Рядом с ней находиться – счастье, будь то съёмочная площадка или просто общение.»

«Светлана Крючкова — самая неожиданная из актрис, которых я знаю. Она так же непохожа в разных ролях, как в жизни. Желаю ей оставаться такой навсегда.»

«Со всей нежностью моего стареющего сердца признаюсь в любви Светлане Крючковой. Но по результатам последних пяти лет работы энергетика моя осталась прежней. Посему люблю я ее не меньше…»

«Я благодарна судьбе, которая подарила мне встречу с блистательной актрисой и талантливой женщиной. Могу только пожелать, чтобы она радовала нас большим количеством работ, потому что ее талант дарит радость как коллегам, так и зрителям…»

«Есть актрисы разные. Есть талантливые. Есть одаренные. Есть профессиональные, а есть просто Светлана Крючкова. За многие годы творчества с ней случилась только одна большая перемена, а в остальном она никогда не менялась. Всегда оставалась потрясающе красива и гениальна. Гениальная в женитьбе… Незаменимая в родне… Царственная в охоте… Непринужденная в кураже… И вечно молодая «Старая кляча»… Мало того, что она восхитительная актриса, она необыкновенная женщина, сильный человек и нежная мать. Я благодарю Бога за то, что он позволил мне соприкоснуться с этим удивительным человеком…»

«Для меня потрясение — как читает стихи Светлана Крючкова. Может быть, потому, что я сама не умею читать с эстрады — и всегда восхищаюсь теми, кто умеет. А их немного. Меня покоряли: Дмитрий Николаевич Журавлев, Зиновий Гердт, Андрей Миронов. И совершенно привела в восторг программа Светланы «Назначь мне свиданье…» по стихам Марии Петровых. Как тонко реагировал зал, где были не только зрители, но и коллеги по сцене. Читала она по-своему, вне традиций. Побольше бы нам таких вечеров…»

«Ваш выход, актриса!» (отрывок)

У Пушкина в стихотворении «Поэту» есть слова о том, как следует автору оценивать свой труд: «Ты им доволен ли, взыскательный художник? Доволен? Так пускай толпа его бранит…» К сожалению, часто совет гения интерпретируют так — уж коли толпа бранит, так художник имеет право быть довольным. А вот если хвалят и устно и письменно, а самому не нравится, если сам недоволен? Это, видимо, и есть «твой высший суд». Светлана Крючкова искреннейшим образом из нескольких десятков своих ролей в кино и театре удачными считает четыре-пять. В картине И.Авербаха «Объяснение в любви» у нее эпизод маленький по протяженности. Но сделан он с такой снайперской точностью каждого проявления характера, что за ним, безусловно, видится и прошлое и будущее этого персонажа со своей правдой и уверенностью в том, что она, эта ее правда, единственно имеющая право на существование. Кстати, здесь и кроется тот критерий, та точка отсчета, по которой Светлана Крючкова для себя измеряет успех или неудачу своей работы. Если тебя можно заменить другой актрисой и она может эту же роль сыграть, значит ты не нашла того единственного в этой роли, что сделало бы ее твоей, не сумела прочувствовать истоки всех проявлений именно этого персонажа, в этих обстоятельствах. Лишь когда для актера за рамками роли нет секретов в жизни героя, тогда эта работа уникальная, или, чтобы не так высокопарно, штучная. Можно, конечно, прожить и проще — заиметь одну, две маски и ходить из пьесы в пьесу, из фильма в фильм: «А это моя индивидуальность такая. Вчера Отелло играл, сегодня — буровика. Как это, никакой разницы? Там я — черный на белом, а здесь — белый на черном!» Можно и так, но так проще и для себя дешевле, потому и уважения не вызывает. А тот путь, который сознательно выбран для себя Светланой крючковой, в том, что она делает в профессии, требует иных затрат. И успехи и неудачи на нем обходятся зачастую одинаково дорого. Тратить ведь приходится себя, играть из себя, из того запаса, багажа, что собран впрок и пополняется постоянно, уже помимо воли. Когда всякое общение, не всегда приятное, в ситуации трагической даже, — это невольное наблюдение, краска, черта будущего характера. Такая работа требует человека целиком, постоянно, даже когда ни окружающие, ни сам он этого не подозревают.

Среди безусловных удач Светланы крючковой — роль Купавиной в пьесе Островского «Волки и овцы». Очень трудно такую хрупкую и изменчивую вещь, как актерская работа в спектакле, описывать словами. Это сродни попытке описать музыку или стихи пересказать своими словами.

Единственно, о чем имеет смысл сказать в связи с этим спектаклем, это о том, что Светлана Крючкова обладает уникальной способностью быть замечательным партнером, ощущать сиюминутное состояние играющих рядом актеров и поддержать импровизацию, не выходя из сцены и образа в ней, быть партнером всему, если можно так выразиться, спектаклю. Она отлично ощущает жанр, каков бы он ни был, не боится быть ни смешной, ни некрасивой. И что особенно ценно — это верное ощущение себя, своей роли и необходимого места ее в спектакле. Качество тем более ценное, так как слишком велик соблазн, особенно когда чувствуешь, что роль, как говорится, идет, взять на себя чуть побольше внимания, чуть добавить, и не беда, что заберешь себе часть общего успеха, вернее, добавишь себе из общего. А она замечательно точно рассчитывает количество и место прекрасных находок в своей Купавиной, занимая только ей отведенное место в спектакле. Не больше, но и не меньше. Кстати говоря, этой ролью актриса блистательно доказала, что могла бы прекрасно сыграть в музыкальном фильме или спектакле, настолько ярко пластически и музыкально выстроен внешний рисунок образа.

В картине В.Мельникова «Женитьба» Светлана играет Агафью Тихоновну, купеческую дочку, которую наконец-то убедили в том, что она должна выйти замуж. И опять нельзя рассматривать работу актрисы отдельно от всего ансамбля картины. Она, эта Агафья Тихоновна, поразительно неподвижна. Гоголевские персонажи вообще одержимо перемещаются в пространстве: на извозчиках, в бричках, колясках, пешком, бегом, сталкиваясь. Разбегаясь, догоняя или удирая. Тем поразительнее увиденный актрисой характер неподвижности ее героини. Если движение всех остальных героев в основном по горизонтали, то в ней — по вертикали. Как по стеблю, снизу вверх поднимаются в ней разбуженные жизненные токи, заставляя распрямляться, поднимать голову, открывать глаза. И если смотрит она сначала просто с любопытством, то потом с надеждой на что-то такое небывалое, чему и названия в ее лексиконе нет. И если история этой женитьбы для прочих действовавших в ней лиц — эпизод, кому смешной, кому досадный, но эпизод в кругу суеты, то для Агафьи Тихоновны — трагедия, крушение и потрясение глубокое. Впервые в жизни душа ее — пусть не яркая, не богатая, но живая душа — проснулась, чем-то новым осветилась было и, оскорбленная вновь, погасла. Может быть, с тем, чтобы не проснуться в этом человеке никогда больше.

Светлана Крючкова постоянна и неизменна в своей любви к персонажам, каковы бы они ни были. Актер обязан своих героев любить и понимать, только тогда работа может быть достоверна и серьезна. Судить — не его дело, его дело на суд вынести.

Естественно и, значит, хорошо, когда актер в жизни не похож на своих персонажей. Но Светлана Крючкова непохожа и на себя. Первое впечатление от общения с ней — в работе ли, за пределами этой работы — совсем иное, нежели в результате более протяженного во времени знакомства и заинтересованного наблюдения. Вообще встреча со всякой неординарной личностью сложна необходимостью перешагнуть через привычное: «Как это может быть хорошо то, что так на меня не похоже?» И нужно некоторое усилие, чтобы понять и принять ее такой, какова она есть, а не кажется, чтобы искренность не спутать с резкостью, уверенность в себе — с самовлюбленностью, а насущную потребность быть кем-то — с желанием чем-то казаться. Но если в быту столкновение со всякой незаурядностью прежде всего настораживает, то на сцене эта же незаурядность желанна и ожидаема. Оттого, наверное, проще бывает установить контакт с целым залом, нежели добиться понимания одного-единственного человека.

В одном южном городе, где Светлана Крючкова была на съемках, ее пригласили выступить в небольшом заводском клубе, сказав, что клуб будет небольшой, но люди, там собравшиеся, очень этой встречи ждут. И, только придя туда, она увидела, что в зрительном зале сидят люди с ослабленным зрением, есть и совсем слепые, кино для большинства из них — абстрактное понятие, но возможность встречи с актрисой, о которой они знали и слышали, для них редкая, почти недоступная роскошь. Я сидел рядом с ней на сцене в растерянности, не очень понимая, как и что здесь можно и нужно делать. Почти два часа без перерыва Светлана рассказывала им о том, что они хотели бы видеть. Она читала стихи, которых знает множество, пела песни без сопровождения, рассказывала, снова читала и пела. Из всего? арсенала актерских выразительных средств на этот вечер остался для нее только голос перед тихим этим залом, перед людьми, которым — кому судьба, кому природа — из связей с миром ее искусства оставили только слух. Надо было видеть, с какими лицами подходили потом благодарить ее, как старались прикоснуться к руке, как слушали.

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, – и нам сочувствие дается, как нам дается благодать…». Этих стихов она в тот вечер не читала, хотя наверняка их знает.
А пока… Пока в ожидании. Актриса — новой роли, такой, какой еще не играла и потому интересной. А все те, кто к ее работе неравнодушен, тоже ждут. Как в театре — зрители уже сидят в зале, на сцене стоят или или сидят, кому как положено, актеры, и осталось только подняться занавесу…»

«Экран» Москва «Искусство» 1984